В небе, в зоне высоких орбит.

В небе, в зоне высоких орбит.

Главная Страница. Архив Новостей. Гостевая Книга. Поиск по сайту.

Если кому-то покажется интересно и удобно – вариант для печати,

Закатные солнечные лучи отражались в стёклах соседней девятиэтажки и яркими стаями залетали в комнату, щедро заливая её красномедным тёплым сиянием.

И может быть и поэтому казалось, что не только воздух, но и сама реальность, плавится, теряет привычные очертания, перестаёт быть незыблемой и однозначной.

И в этом неоднозначном великолепии так же плавились, искрились среди отражённых солнечных лучей свободные потоки её волос.

Она сидела в его крохотной квартирке за его огромным письменным столом, положив ладони на его, раскрытую тетрадь. И рукописные строки проглядывали меж её пальцев, словно странная узкая угловатая вязь, плавящаяся от прикосновения, и стекающая тёмно-синими ручьями в бесцветное никуда.

Рукава её бирюзовой блузки были похожи на лёгкие стремительные полупрозрачные реки, никак не могущие быть в родстве с медлительной расплавленной непроницаемой влагой строчных ручьёв. А её иссиня-чёрная юбка, плавный абрис которой обрамлял колени и, раскинувшийся рядом с тетрадью на столе жакет, того же цвета – были похожи на бездонные океаны, исполненные какой-то совсем другой неопознанной и очень отличной субстанцией, начисто отрицающей родство с первыми двумя стихиями, но между тем, не способной скрыть какой-то невозможной глубинной близости между всеми ними.

Она говорила ему, говорила и об этих, только что прочитанных ею строках, говорила сбивчиво и нервно, то и дело покачивая головой, и пожимая плечами.

Он сидел почти совсем рядом – чуть в стороне, по-кавалерийски оседлав стул, положив свои сплетённые ладони на спинку стула, и водрузив на них голову. В своих вечных тёртых синих джинсах и в серо-стальной рубашке навыпуск он был похож на нескладную прибрежную скалу, очертания которой живо напоминают профиль какого-то мифологического существа. Усталый, только что вернувшийся домой после обыкновенной привычно-изнурительной рабочей заводской смены, но тщательно скрывающий эту свою усталость, которая впрочем, и в самом деле уже покидала его, основательно побеждённая жёстким контрастным душем и приходом неожиданной гостьи.

Он сидел и слушал, и... не то чтобы не слышал, но... Он всё смотрел на неё, смотрел, и смотрел, и всё думал, о том, как всё похоже на то, что было когда-то, и как всё отличается. Думал, что её ладони, осторожно поглаживающие страницы его тетради – всё так же похожи на трепетные крылья птицы, а искорки, живущие в её волосах, стали медлительнее и пугливей. А если осторожно ласково коснуться губами её виска вот здесь – у изгиба струистой прядки, то можно почувствовать эхо биения её сердца. Он думал, что почти забыл как на самом деле, но она всё так же невозможно и беззащитно красива, и несмотря ни на что непостижимо удивительно родная, и... Впрочем, совсем скоро он вообще, перестал думать и просто смотрел.

Наконец, когда она что-то в который раз тревожно переспросила – он, неуловимо вздрогнув, словно очнулся, и как ни странно, принялся отвечать, как будто совершенно точно и внимательно следил за её словами:

– "Условно харАктерный персонаж"... (или характЕрный?) – звучит, как "условно вероятное будущее переизбрание" господина Путина, – осторожно выразился он. – При одних условиях – вероятное, а при других – не слишком... вроде как по конституции не положено, и вместе с тем... Так?

– Ну, вот – ты, как будто приготовился защищаться... – вздохнув, заметила она. Потом снова ласково погладила ладонью, его раскрытую тетрадь, и проговорила, тоном, вовсе не вяжущимся с её движением:

– И почему ты всё время сочиняешь таких идиотов?

– А может, я их не совсем сочиняю? – Старательно ровным голосом ответствовал он, поднявшись, привычно скрестив руки на груди, и не менее привычно прислонившись к книжному шкафу.

– Ну, и дурак...

– Так дурак или идиот? Могла бы уже, и определиться за девять-то лет...

– И ещё за одиннадцать месяцев... – тихо добавила она.

– И за двадцать четыре дня... – подхватил он. – Сколько часов и минут – я уж, извини, не помню.

Она порывисто повернула к себе "лицом" его настольный электронный будильник, и словно с радостью прилежной ученицы, нашедший ответ на сложный вопрос, сообщила:

– И четырнадцать часов!

Он тоже взглянул на будильник и, не сдержавшись, добавил:

– И двадцать шесть... нет, двадцать восемь минут! – И, будто бы извиняясь, пояснил: – Я тогда на любимый спецкурс опаздывал, и успел посмотреть на часы, как раз перед тем, как ты меня чуть не сшибла в читалке.

– Ага, – улыбнувшись, кивнула она, – этот читальный зал так спланирован не это... не эргономично, что из-за поворота совсем не видно, идёт ли кто из коридора, то есть вообще не понятно, что там ещё и коридор есть, и что оттуда кто-то может пойти. А я тоже успела глянуть на часы, потому что торопилась застать моего научрука на кафедре и летела как...

– Как МИГ-2029-тый в зоне высоких орбит, выходящий из торсового поворота!

– Вот-вот! И мы в первые миллисекунды ещё попытались выполнять манёвр уклонения, но...

– Но сделали это синхронно в одну и ту же сторону... А сверху моей книжной стопки лежала толстенный Ленинджер...

– А у меня – не менее толстенный Ожегов...

– Которые коварно нарушили центры тяжести сих конструкций...

– И наши стопки благополучно грохнулись нам под ноги! – с готовностью резюмировала она.

– Именно грохнулись и даже громыхнулись! – с удовольствием добавил он.

Не переставая улыбаться, она одним летучим движением вскочила со стула, и вспорхнула на его письменный стол, и уселась на нём по-птичьи, уперев руки-крылья о столешницу, откинув голову назад и чуть влево, и весело болтая в воздухе ногами. Край подола её юбки от этого затанцевал в волнисто-синусоидальном вальсе где-то весьма высоко от колен, как невольно заметил он, старательно отводя глаза от этого" вальса".

Совершенно не замечая его стараний, она задорно качнулась, словно показывая его тогдашний поклон, и напомнила:

– А ты, по-мушкетёрски рассыпался в извинениях, хотя виновата была я.

– Ну, на самом деле я тоже был не безупречен – мне не следовало на ходу повторять "в голове" подробности принципов таутомерии в аккурат на коридорном перекрёстке. Если бы не задумался – мог бы уклониться от столкновения.

– А вот и не мог бы! – Азартно возразила она. – Я ж летела, как Неистовая Ночная Королева Волшебниц!

– Ну, строго говоря, ею ты тогда ещё не была – такой Королевой... – расплылся он в лукавой улыбке, не удержавшись снова взглянуть на "вальс". – Это звание я тебе сформулировал несколько позже...

– Ну, да! – Легко согласилась она, очень-очень, похоже, улыбнувшись. – А тогда – в коридоре у читалки, помогая собирать мне мои книги, ты, как о само собой разумеющимся, участливо и совершенно серьёзно расспрашивал меня: "позвольте полюбопытствовать, Стремительная Леди, а какую лётную школу Вы заканчивали и какие летательные транспортные средства освоили?"

– Точно! А ты, в свою очередь, не менее серьёзно отвечала: "Сударь, я понимаю, что после данного почти столкновения это прозвучит несколько странно, но смею Вас заверить, что имела честь обучаться у самого Скайуокера. И сдавала экзамен на суборбитальном "Фантоме" 88-ой серии...

– Да, именно восьмой! У меня так сразу придумалось, – поддакнула она. – Ты потом ещё и в свой рассказ этот "Фантом" "взял".

– С твоего разрешения. А в тот момент, в читалке – я, поднимая, и твою стопку книг, вместе со своей, важно глубокомысленно заявил: "Что ж, это в какой-то мере, возможно, меня извиняет поскольку "эФ восемьдесят восьмой", судя по тому, что я помню из его тактико-технических характеристик, явно не рассчитан на такую тяжесть, когда за штурвалом столь юная и стройная Леди".

– Ага... А потом – ты пригласил меня выпить чашечку кофе в соседней "Белочке"...

– Да, спецкурс как-то сразу утратил своё значение...

– Ровно, как и встреча с моим научным руководителем...

– И, помнишь, когда нас спрашивали – мы всем потом говорили, что познакомились в небе, в зоне высоких орбит?! – Тихо спросил он.

– Да, "при неожиданном синхронном встречном маневрировании, которое есть не совсем столкновение"... – как-то ещё тише добавила она. – А ещё мы говорили, что высоту точно не засекли, но что где-то над Атлантикой это было... И все нам улыбались... "так..." и завидовали... – уже совсем едва слышно прошептала она. – Ты... помнишь?

– Да... я помню... – внезапно охрипшим голосом, но так же тихо откликнулся он.

Она плавно кивнула, и нараспев прошептала по памяти из его стихотворения, из только что, прочитанной тетради:

В небе, в зоне высоких орбит,

Где до космоса – только шаг...

И затем так же напевно, по-птичьи легко одним слитным движением она спрыгнула со стола и подошла к нему совсем близко, и остановилась, глядя прямо в глаза.

Он выпрямился и ответил ей таким же пристальным взглядом.

Оказавшись совсем рядом дуг с другом, они медленно проводили улыбки со своих лиц, и стали, просто молча смотреть друг в друга, неподвижно, неотрывно и серьёзно, словно разговаривая уже совсем о другом и без слов.

И так – пока ещё не вслух он спрашивал её, почему она рассталась со вторым мужем и надолго ли приехала к маме. А она так же – пока молча отвечала, и спрашивала в ответ, с кем он сейчас встречается и насколько это серьёзно.

И в этом безмолвном разговоре, наверное, слишком многое было не в первый раз, и слишком многое обоим было почти известно почти заранее, и почти наизусть. И это самое "слишком", разбавленное тем самым "почти" клубилось между ними, словно зыбкое полупрозрачное облако, витало, как будто белёсое серебристое марево, за которым так неизменно и так прекрасно скрывается небо. Их небо. То самое небо...

– Так дурак или идиот? – снова спросил он, прервав молчание.

– А знаешь, я очень-очень рада тебя видеть... – невпопад ответила она, потом совсем по-девчоночьи тряхнула головой и спросила, – У тебя ведь есть сейчас кофе? Ты... ты, угости меня, пожалуйста...

* * *

В небе, в зоне высоких орбит,

Где до космоса – только шаг

Безвременье борта клубит,

Погранично пространство так...